Похабные картинки (с)

[THEsud]

В последние два месяца я была дома, наверное, дней двадцать.
Иваново, Питер, Италия, Москва, Сочи, Екатеринбург... В некоторых местах было классно, но я все равно устала и от командировок, и от адовой работы по разгребанию завалов в короткие промежутки между ними.
Почти все мои последние игровые посты написаны в самолетах.
В поезде Екатеринбург - Санкт-Петербург я тоже планировала писать. Лекции по оцинкованию на следующую неделю. Но... но... но...
Это оставались последние наши персонажи, у которых не было ничего кроме обсуждений. Непорядок срочно требовалось исправить

Next Generation.
Все те же, все там же, все так же.
Псевдоисторичность, выдуманные места и события, вольное обращение с чем только можно.

Мистер Ричард Картер и мисс Аделаида Торнтон.

Похабные картинки

Похабные картинки

Ключ поворачивается в замке почти бесшумно, а сердце напротив начинает биться громче и чаще. Вроде бы такое обычное действие, а Аделаида чувствует себя немного преступницей. Раньше ей никогда не приходилось запираться от своей семьи. На самом деле раньше, в общей с сестрами спальне, и смысла в этом не было. Сейчас же, в лондонском доме Картеров, она и так одна. Пенни вряд ли заглянет. А вот десятилетняя Лили скучает по старшей сестре, которую затянул круговорот светских развлечений, и поэтому может прийти и попроситься спать с ней.
Рисунки спрятаны в папке с рецептами. На аккуратные материнские записи, где четко по пунктам прописаны ингредиенты, их количество и очередность приготовления, они похожи мало. Листы помяты, кое-где на них пятна от масла или джема, строчки торопливо разбегаются в разные стороны, пестрят поправками, вычеркиваниями и комментариями на полях. Аделаида любит экспериментировать. Об этом известно всем. Ее кулинарные изыскания никому не интересны, а мама и вовсе пренебрежительно морщится при упоминании о них. Поэтому в папку тоже никто не заглянет. Надежней места просто нет.
Рисунки надо было сжечь, как она и обещала. И высыпать пепел Ричарду в утреннюю овсянку. Впрочем, чай бы тоже подошел. Какой бы привлекательной не казалась последняя угроза, до ее исполнения дело так и не дошло. Если бы кто-то спросил почему, Аделаида не смогла бы дать внятного объяснения.
Некоторые из них просто красивы. Например, вот этот набросок женской кисти с цветком в пальцах. Аделаида смотрит на свою руку, крутит ее и так, и эдак и не может найти в ней ни гармоничности линий, ни точенного изгиба запястья, ни хрупкости чуть выступающей на нем косточки. Но цветок-то она помнит отлично. Он из оранжереи леди Нортоп, куда их удостоили чести пригласить. Редкая орхидея Квентис или Квинтус чего-то там. Аделаида не хотела ее срывать. Только понюхать. А потом судорожно искала куда деть несчастный цветок, чтобы никто ничего не заметил. И была свято уверена, что и правда не заметил.
Некоторые всего лишь чуточку фривольны. Поднятые выше приличного юбки. Чулки, туго обтягивающие напряженные от балансирования на скользком камне лодыжки. Вода пробует на ощупь носки туфель, а брызги сверкают на солнце и летят во все стороны прямо с рисунка. Аделаида никогда не забудет, благодаря кому в тот день ее шляпка украсила водную гладь озера, как они вылавливали ее длинной палкой и как она в итоге все же поскользнулась на камне. Аделаида приподнимает подол сорочки и выставляет вперед ногу. Поворачивает ее, разглядывая с разных сторон. А мама говорит, что у нее слишком толстые икры.
Некоторые вызывающе откровенны. Полной груди тесно в сжимающем ее лифе вечернего платья. Она так и рвется наружу в стремительном вихре первых девичьих вальсов. От волнения, восторга и сбившегося дыхания. Или от возмущения, вызванного едкими замечаниями неудачного кавалера. Аделаида тогда тоже не осталась в долгу. Крупная капля жемчуга стекает вниз по груди, и только тонкая цепочка удерживает ее и не позволяет утонуть в глубокой ложбинке. Аделаида уверена, что при всей любви ее матери к смелым декольте («надо уметь подчеркивать то немногое, чем тебя наградила природа, дорогая») у нее нет настолько откровенных нарядов. Но та самая жемчужина лежит сейчас в шкатулке на туалетном столике.
Гораздо больше других рисунков. Возмутительно неприличных. Непристойных. Гадких. Будоражащих.
Аделаида неловко перебирает листы. Они жгут пальцы и щеки. Их должно быть стыдно брать в руки. Нельзя смотреть даже мельком, не то что разглядывать детали. И уж тем более недопустимо ими любоваться.
Следующий рисунок особенно притягивает взгляд. В нем нет ничего кроме обнаженного женского тела. Похожие можно увидеть в альбомах обезличенных набросков античных мастеров. Но в этот раз Аделаида точно знает, кто на нем изображен. Как и на всех остальных. Она изучает его долго, впитывая каждую плавную линию, очерчивающую полукружия груди, и каждый штрих в затемненных ореолах сосков. Задумчиво смотрит, вздыхает и, решившись, делает шаг к зеркалу. Пальцы, распускающие тесемки на вороте ночной сорочки чуть дрожат. А когда ткань скользит по плечам, освобождая грудь из своего плена, то дрожь опускается вниз вслед за ней мурашками по коже.
В зеркало Аделаида смотрит дольше, чем на рисунок, боясь шевельнуться и боясь дышать. Отражение завораживает. Пойманный свой же собственный взгляд смущает. Никогда раньше она не позволяла себе пристально разглядывать свое тело. И ей нравится.
Хотя на рисунке грудь выглядит аккуратней, ровней и выше. Если расправить плечи и отвести руку. Если немного развернуться. Скованные движения сопровождаются жарким волнением. Смелость пугает. Она снова смотрит на бумагу, подбирая правильную позу. На рисунке часть линий растушевана, передавая игру света и задавая приятную тяжесть. Недавно Ричард учил Лили изображению теней, и его палец мягко и уверенно скользил по бумаге размазывая грифель. Тогда это было нарисованное яблоко. А здесь… Краска приливает к щекам от мысли, чего именно он касался пальцем.
Аделаида прикрывает глаза и повторяет тот же путь. Своим пальцем. По своей груди. И испуганно отдергивает руку, словно обжегшись. Выдыхает наконец и проводит пальцем уже снизу-вверх, теперь не только чувствуя, но и видя прикосновение в зеркале. Внутри зарождается теплое ожидание. Предвкушение чего-то, чему она не может подобрать верного слова.
Шум в коридоре заставляет испуганно замереть, затаив дыхание. И когда он смолкает, приходит осознание своего поступка. Аделаида натягивает сорочку, суетливо собирает рисунки, не обращая внимания на смятые углы, задувает свечу и ныряет в кровать. Лицо горит от стыда, но еще сильнее другой жар. В груди. В животе. Ниже. Незнакомый, смущающий, обещающий.
Она завтра же сожжет рисунки.
И убьет Ричарда.