Дети Казекаге

[THEsud]

Наконец-то, я смогла вытряхнуть романтику из своей головы (она, правда, снова вернулась) и написать что-то более серьезное. А может и несерьезное, я и сама не знаю.

Автор: THEsud
Бета: amnezia
Название: Дети Казекаге
Пэйринг/Персонажи: Гаара, Темари, Канкуро, Казекаге, Яшамару
Рейтинг: PG
Жанр: ангст
Предупреждения: нет
Статус: закончен
Дисклеймер: все принадлежит Кишимото
Размещение: где угодно, но с указанием автора

Песчаные замки.
Они всегда рушатся.
Маленький мальчик, сидевший на холодной земле (а ночью земля в пустыне всегда холодная), уже давно это понял, но не смирился, не сдался. После каждой неудачи он начинал сначала, снова и снова. Сколько замков он уже построил за все те ночи, что провел здесь? Гаара давно сбился со счета, да ему это было и не важно. Ему был нужен всего один единственный: тот, который простоит дольше нескольких минут и не превратится в бесформенную кучку песка.
Такой красивый, чудесный, восхитительный песчаный замок из далекой страны, изображенный на картинке, которую показала ему Темари. Он захватил воображение мальчика. Обычно, в редкие минуты общения с сестрой, Гаара смотрел на нее не отрываясь, внимательно слушал, боясь пропустить даже слово. Но не в тот раз.
Темари сбивчиво рассказывала ему про море. Да, на картинке было море. Это необычно: столько воды сразу он никогда не видел. Но замок… Замок был гораздо интересней. Все эти стены, башенки, шпили – как изумительно; строгие очертания, ровные линии – великолепно. Он не мог оторвать от него взгляд.
Сестра рассказывала про песок, но песок, пусть даже и ослепительно белый, не такой как у них, – это ведь так скучно, про него Гаара и сам все знал. А вот замок… Белые, сверкающие на солнце песчинки, флажок на самом высоком шпиле – это чудо. Мальчик опустил палец на рисунок и несколько раз обвел его очертания.
- Темари, тебе нравится замок?
Девочка улыбнулась:
- Конечно, как он может не нравиться.
И, глядя на такую редкую и такую счастливую улыбку сестры, Гаара прошептал:
- Я сделаю такой для тебя. Хочешь?
- Я смогу, вот увидишь, - добавил он, видя удивленное лицо Темари.
Она лишь кивнула в ответ, но это легкое движение головы вызвало бурю эмоций в душе у Гаары и слабую, почти незаметную улыбку на его лице.
И теперь мальчик каждую ночь проводил в одном и том же месте, занимаясь одним и тем же: он строил замки. Гаара думал, что все будет просто. Ведь это же был песок, обычный песок, и он подчинялся его воле, пусть не очень хорошо, но для того, чтобы построить замок многого и не нужно. Он управлял им, складывая песчинку к песчинке, создавая точно такие же стены и башни, как и на рисунке. И вот замок был полностью готов: высокие остроконечные шпили, строгие прямые линии, казалось, он просто переместился сюда с зажатой в руке мальчика картинки. Гаара с восторгом в глазах любовался своим творением и уже представлял улыбку Темари, когда она увидит это.
Но через пару минут блеск в его глазах начал гаснуть, плечи обреченно опустились. В ночной тишине он уловил тихий, почти неслышный, но такой знакомый звук – шорох осыпающегося песка. Обычный человек даже не обратил бы на него внимание, но Гаара слышал его всю жизнь и узнал бы всегда. Одна песчинка упала вниз, увлекала за собой вторую, третью, и вот уж тоненький ручеек начал стекать с одной из башен, шепча что-то на своем непонятном языке. Мальчик попытался остановить его, выровнять покосившийся замок, но безуспешно: песок осыпался все быстрей и быстрей, его течение было уже неуправляемо. Башня накренилась и упала, превратившись в обычный маленький песчаный холмик, которых было так много вокруг. Гаара в растерянности смотрел на свою разрушающуюся постройку и не мог понять, почему всегда такой послушный песок подвел его, не захотел подчиниться. Осыпающийся замок терял свою форму, становился все ниже, пока окончательно не растворился в окружающем песке, не оставив после себя и следа.
Построить песчаную крепость оказалось просто, а вот сохранить ее было почти не возможно. Но после каждой неудачи мальчик начинал сначала. Он создал множество замков, но у них была одна судьба: их ждало разрушение.
Сегодня он не выдержал, и еще только-только начавший осыпаться замок был взорван изнутри силой его злости; разлетевшиеся песчинки неподвижно зависли в воздухе. Гаара бессильно уронил голову на колени, и собравшийся над ним песок тут же рухнул вниз. Слезы капали на землю: ему так хотелось еще раз увидеть улыбку сестры, хотелось улыбнуться в ответ самому, но он не смог, у него не получилось.
Мальчик открыл глаза и смотрел, как капли, стекавшие по его щекам, падали на землю и моментально впитывались в песок, оставляя лишь слипшиеся в комочки частички. Гаара сглотнул, вытер слезы кулаком и бросился к дому. Обратно он бежал еще быстрее, неся в руке глиняную кружку, из которой при каждом шаге выплескивалась вода. Брызги летели ему на одежду, на землю, но он не замечал этого. Гааре хотелось как можно быстрей проверить свою догадку, поэтому он не стал строить замок. Он начал придавать песку форму простой маленькой башенки, укладывая песчинки и добавляя к ним воду, для того, чтобы скрепить их друг с другом.
А потом он просто сидел и смотрел на нее, долго-долго, а она все не осыпалась, не рушилась, сохраняя первоначальную форму. Гаара думал о том, что сейчас сестра уже спит, а вот завтра он обязательно построит самый лучший, самый красивый замок и покажет его ей, и в этот раз он не рухнет. И Темари улыбнется…
Он еще не знал, что завтра начнет рассыпаться на части его собственная жизнь, так похожая на песчаный замок, готовый упасть от малейшего неосторожного действия.
Уже не первая, но самая опасная, фатальная трещина появится от соприкосновения с мячом, обычным футбольным мячом, которым играют дети. И отдельные песчинки заскользят вниз по стенам.
Его дядя ударит так, что рухнет все: арки, башни, шпили, превращаясь в никому ненужную кучу песка.
А собственный отец втопчет глубоко в землю и этот песок – последние оставшиеся крупицы прошлой жизни исчезнут навсегда.
Они всегда рушатся.
Песчаные замки.



Шиноби не плачут.
Никогда.
Она слышала эти слова с детства.
Темари стояла, держась за руку дяди, и смотрела, как сыплющийся песок скрывает гроб с телом ее матери. Тогда она не плакала: трехлетнему ребенку трудно осознать, что такое смерть, и что это навсегда.
Понимание пришло позже. А в месте с ним – слезы и сковывающий сознание ужас. Она больше никогда не посмотрит в ласковые, наполненные любовью глаза; теплые губы уже не прошепчут в ухо «спокойной ночи, Темари» и не коснутся лба; родные руки не погладят по голове, не завяжут распустившийся хвостик, не поднимут вверх, прижимая к груди.
Девочка бежала по пустым ночным коридорам огромного дома, всхлипывая, глотая соленую влагу, текущую по лицу. Завернув за угол, она с разбегу налетела на идущего навстречу человека и упала на пол, больно ударившись локтем. Темари подняла голову, и слезы побежали еще сильней.
- Папа… - пошептала она, заходясь в рыданиях. – Папа…
Казекаге посмотрел на дочь отсутствующим взглядом: сейчас ему было не до нее.
- Встань, - холодно бросил он девочке и обернулся к стоящему у него за спиной Яшамару. – Я же говорил, что ее не следовало брать с собой, а ты все равно привел.
- Но это ведь ее мать…
От этих слов Темари, уже поднявшаяся на ноги, снова захлебнулась плачем.
- Черт, уведи ее отсюда и уложи спать.
Яшамару взял девочку за руку.
- Папа… - всхлипнула она, повернувшись к отцу.
Казекаге подошел к дочери и, взяв за подбородок, поднял ее голову к верху, одновременно вытирая ладонью слезы, текущие по лицу.
- Не плачь, Темари. Слезы здесь бесполезны – они не помогут. Ты же будущий шиноби. А они не плачут. Никогда.
Он развернулся и стремительным шагом пошел по коридору, не обращая внимания на непрекращающиеся рыдания дочери.

Шиноби не плачут.
Она повторяла эти слова на протяжении уже девяти лет, иногда вслух, но чаще про себя, закусив губу и пытаясь сдержать рыдания. Но это не помогало, почти никогда не помогало. Предательские слезы снова и снова блестели на ее глазах, а всхлипы вырывались из горла. И Темари ничего не могла поделать.
Слезы боли.
Физической боли. А ее было более чем достаточно: сила достается шиноби только в постоянных изматывающих тренировках, только потом и кровью. Раны, ушибы, вывихи, переломы, усталость, такая усталость, что невозможно было даже уснуть, так болели натруженные за день мышцы – это обычные будни девочки, которая хотела стать достойной дочерью своего отца. И слезы, хорошо если ночью, в подушку, наедине с собой, потому что Казекаге терпеть не мог ее слез. Видя презрение и гнев на его лице, Темари не могла остановиться: рыдания душили ее, капли все быстрее бежали по щекам – замкнутый круг.
Но еще страшнее была душевная боль.
Она сдерживалась на похоронах Яшамару и лишь, губы непрерывно и неслышно шептали: «Не плачут, не плачут, не плачут…». Темари дала выход слезам только ночью, в темноте, в пустоте, в одиночестве…
Мысли о Гааре, о том, чем он стал, были мучительны, особенно сначала, в первые недели, в первые месяцы. Хотя их отношения никогда и не были особенно близкими, девочка не могла сдержать слез, слыша слова, произносимые отцом в адрес младшего сына, видя все попытки уничтожить его. Даже просто смотреть на брата, ловя его взгляд, в котором не было ничего кроме ненависти и жажды убийства, было больно.
Шло время. Темари менялась. В ее глазах иногда мелькала жесткость, ей все чаще хотелось собственноручно убить Гаару. Обучающиеся вместе с ней дети стали бояться ее острого языка и едких слов. Но отец все также доводил ее до слез одним словом, одним жестом, одним взглядом.

- Прекрати!
Крик Казекаге заставил Темари вздрогнуть – уставшие пальцы разжались, и веер, слегка лязгнув, упал на песок, подняв небольшое облачко пыли. Девочка подняла залитое слезами лицо и посмотрела на отца; всхлипы рвались из горла, но она сдерживалась из последних сил, и только мелко вздрагивающие плечи выдавали ее состояние.
- Я не хочу больше видеть твоих слез. Это слабость. Ты шиноби Песка, запомни это. У шиноби Песка не может быть слабостей. Они не плачут. Никогда.
От этих резких слов и холодного тона что-то оборвалось внутри, и рыдания вырвались наружу. Отец схватил ее за руку, вызвав этим новый поток слез.
- Прекрати! Прекрати позорить меня своим плачем. Ты дочь Казекаге – ты должна быть сильной.
- Я никогда… папа… никогда… при других… - бормотала Темари, всхлипывая и глотая слезы.
- Мы торчим здесь уже кучу времени, а ты еще ни разу не смогла нормально выполнить элементарное дзютсу, - орал Казекаге.
Он злился не только на дочь, огромный груз проблем давил не него, но срывался он именно на ней.
- Ты недостойна носить это!
Он дернул за висевшую у нее на шее повязку с эмблемой Песка, заставив девочку пошатнуться и судорожно вцепиться в совсем недавно полученный символ принадлежности к ниндзя.
– Это твоя последняя попытка. Если и она окажется неудачной, то тебе не быть шиноби. Никогда.
Смысл ужасных слов отца не сразу дошел до Темари, но они заставили ее собраться: девочка провела ладонью по лицу, вытирая слезы, несколько раз сглотнула и осторожно подняла с земли веер. Слишком большой, слишком тяжелый для нее. Она прекрасно знала, что это оружие ей не совсем подходит, но его выбрал отец. Было сложно удержать его одной рукой, заставить слушаться, двигаться как надо даже в обычный день, а сегодня – практически невозможно.
Темари приняла боевую стойку, привычно обхватила пальцами веер, скрипнув зубами от боли, и посмотрела на отца. Тот только кивнул.
- Я сломал ей руку, - безразлично произнес Гаара, все это время стоявший у стены и наблюдавший за развитием событий.
- Что? – переспросил Казекаге, до этого момента делая вид, что не замечает сына, но тот промолчал.
Темари вскинула вверх руку, державшую веер, ей казалось, что раскаленные клещи сжимали ее ладонь все сильней и сильней. Тихим голосом, а сказать это громко не было сил, девочка произнесла:
- Нимпо: Камаитачи.
Резко опуская веер вниз и отводя его немного влево, она чувствовала, как воздух смешивается с чакрой, образуя стремительно несущийся вперед вихрь, как сломанная кость рвет мышцы и кожу на ее кисти, выходя наружу. И когда ветер стих, Темари разжала сведенные судорогой пальцы и бросила свое оружие на землю.
- Я буду шиноби.
Ярко-красные капли одна за другой падали с ее пальцев прямо на лежащий под ногами веер. На лице еще оставались следы слез, но сузившиеся глаза были абсолютно сухими. Темари повернулась к отцу и повторила:
- Я буду шиноби.
Холодная и жестокая полуулыбка появилась на ее лице – первая из множества других. И в будущем не многие, увидевшие ее, останутся живы. А сейчас она думала о том, что ни кому больше не покажет своих чувств. Печаль, отчаяние, надежда, боль – они только мешают. Никто их больше не увидит.
Никогда.
Шиноби не плачут.



Тонкие нити.
Когда они рвутся, их не вернуть.
Мальчик внимательно смотрел на слабенькие немного подрагивающие голубые потоки чакры, соединявшие кончики его пальцев и пять стоявших на полу деревянных кукол. Хотя это громко сказано – кукол. Темари засмеялась, когда увидела их первый раз. Он и сейчас слышал ее ехидный голос и обидные слова:
- Это твои боевые марионетки? О, Канкуро – великий кукольник Песка! Твои смертоносные машины моментально повергнут врага в ужас, никто не выживет после встречи с ними, - ухмыльнулась девочка, вертя в руках маленькую фигурку из дерева. – Они все умрут от смеха.
И снова где-то глубоко в душе начала зарождаться обида на сестру. Ее слова причиняли боль, но еще хуже было осознание того, что на самом деле Темари так не считала. Она прекрасно понимала особенности обучения марионеточников, но все равно произносила эти жестокие вещи, пытаясь уколоть сильней, оттачивая свою недавно появившуюся привычку ранить людей словами. Холодная улыбка, насмешливый голос, пара едких фраз – и ее хотелось ударить, иногда даже убить, потому что он не знал, что сказать в ответ.
Темари менялась на глазах, стремительно превращаясь из доброй и спокойной девочки в ту, другую, жесткую, полную злости и цинизма, которая совсем не нравилась Канкуро и которая появлялась все чаще и чаще. Да они все менялись, вся их семья, точнее то, что от нее осталось: Темари, Гаара, отец и он сам. Невозможно было не измениться, пройдя через то, что пережили они.
Мальчик тряхнул головой, разгоняя грустные и слишком серьезные для своего возраста мысли, и от этого необдуманного, неосторожного движенья его рука дрогнула.
-Ксо! – пробормотал Канкуро со злостью, когда нить чакры оторвалась от его мизинца и растаяла в воздухе.
Одна из фигурок пошатнулась и упала на пол. Управление сразу пятью марионетками, пусть сначала и такого небольшого размера, но одной рукой, требовало сосредоточенности, отличной концентрации и грамотного распределения чакры. Работать с одной большой куклой, используя обе руки, у него уже получалось неплохо, но этого было недостаточно, и поэтому мальчик постоянно тренировался с маленькими марионетками.
Все просто: один палец – одна фигурка.
Все сложно: они всегда рвались – нити чакры.
Стоило только отвлечься, задуматься, не вовремя шевельнуться – и все: он больше не чувствовал куклу, их ничто больше не соединяло.
«Также рвутся и нити, когда-то связывающие нашу семью, – думал мальчик. – Становятся все тоньше и тоньше и исчезают без следа».
Первая нить – мама.
Канкуро ее совсем не помнил и знал только по фотографиям и рассказам Яшамару, а вот отец никогда не говорил о ней, хотя этого так хотелось. Она ему снилась, и мальчик просыпался посреди ночи и лежал с зажмуренными глазами, ведь когда он открывал их, ее образ всегда таял, а утром он уже ничего не помнил.
Канкуро и сейчас закрыл глаза в надежде увидеть ее, но тут же почувствовал, как рвется еще одна нить, услышал, как падет еще одна фигурка.
Вторая нить – дядя.
Единственный, кто относился к ним с теплотой и любовью, заботился, воспитывал, ведь отцу всегда было не до них. Но и Яшамару ушел – смерть обрывает все связи. А ведь он был единственным, кто объединял всех их в семью или хотя бы создавал ее иллюзию, возможно, жалкую, но такую прекрасную и желанную, и уже недостижимую.
Мальчик открыл глаза. Порванную связь невозможно было восстановить, по крайне мере ему, управляя марионетками, это никогда не удавалось, приходилось рвать все оставшиеся нити чакры и начинать сначала. Канкуро сжал губы так, что они побелели, пытаясь удержать третью ниточку, которая дрожала и утончалась, меняя цвет, становясь то ярче, то тускней. Ему показалось, что он услышал тихий тонкий звук, с которым она лопнула.
Третья нить – отец.
Темари говорила, что раньше, до смерти матери он был другим: более спокойным и мягким, но Канкуро не верил, не мог этого представить. Да и сестра вряд ли что-то помнила: ей тогда было слишком мало лет. Она просто хотела, чтобы все было именно так, хотела иметь такого отца. Казекаге было наплевать на своих детей. Какое-то время его интересовал только Гаара, и то не как собственный сын, а как совершенное оружие, способное во много раз увеличить боевую мощь Суны. Да и сейчас Гаара был для него на первом месте – это цель, которую необходимо уничтожить.
От этой мысли Канкуро вздрогнул, и очередная кукла пошатнулась и упала на пол, а голубая ниточка растаяла в воздухе.
Четвертая нить – Гаара.
Младший брат, которого он ненавидел. Младший брат, которого он жалел.
Чудовище, любящее только одно – убивать, и делающее это по любому поводу, презирающее всех вокруг, – это его брат.
Маленький мальчик, желавший заботы и любви, принимавший за нее любое доброе отношение, не понимавший, что в нем видят лишь способ достижения своих целей, испытавший предательство самых близких людей – это тоже его брат.
Канкуро не понимал его поступков, но понимал их причины, и потому не мог просто слепо ненавидеть и не хотел потерять его навсегда. Но терял, стремительно терял.
Оставалась последняя нить, ее нельзя разорвать, и он этого не допустит, приложит все силы.
Пятая нить – Темари.
Сестра останется с ним: она самый близкий человек, и так должно быть всегда. Она менялась. Пусть. Он был готов терпеть ее насмешки, ехидные замечания, холодное отношение, потому что понимал – это ее способ справиться с безразличием отца и ненавистью Гаары. Ради тех моментов, когда она улыбалась ему, подбадривала и поддерживала, говорила всего пару слов, от которых становилось легче на душе, забывались неприятности, и хотелось улыбнуться в ответ, он готов был терпеть. Темари он не потеряет никогда. В этой нити он был уверен.
Канкуро сконцентрировал чакру в кончиках пальцев, пытаясь еще больше укрепить последнюю нить. Это было абсолютно бесполезно для тренировки: управлять одной марионеткой не имело смысла, но ему так хотелось удерживать ее как можно дольше. Он слишком сосредоточился на последней нити и не сразу заметил, как слегка дернулась лежавшая на полу четвертая фигурка, как тоненький, почти невидимый поток чакры снова соединил его палец с куклой.
«Еще не все потеряно, - промелькнуло в голове мальчика. - Гаара».
Канкуро с надеждой смотрел на эту непрочную связь, и теперь он не верил, что…
…когда они рвутся, их не вернуть.
Тонкие нити.