во сне у сумасшедшей сказки (с)
23:01
Костик
И последнее.
Тема спецквеста раскрыта тут очень и очень условно. Потому что опять я полез на амбразуры в последний момент.
Название: Костик
Автор: THEsud
Бета: Санди Зырянова
Размер: мини, 1710 слов
Пейринг/Персонажи: оригинальные
Категория: джен
Жанр: хоррор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: так ли хорошо получить того, кто готов убить любого по одному твоему слову
Тема спецквеста: Вундервафля
Примечание: для fandom Creepy 2014 на ФБ-2014
Костик был маминым оружием еще до рождения. Он и зачат был именно с этой целью. По крайней мере, я так думаю, хотя мама говорила, что это случайность и дар небес.
Мне тогда было семь. Я лежала в кровати и пыталась заснуть, а родители ругались в соседней комнате. Они часто так делали, но в тот раз папа впервые заговорил о разводе. А мама сказала ему о Костике. Так я и узнала. Почти на месяц раньше сюсюкающего «Кого ты больше хочешь? Братика или сестричку?»
В то время я больше всего хотела, чтобы папа никуда не уходил. Он и не ушел. Сейчас я понимаю, что зря, но тогда была счастлива. Мама, наверное, тоже. Когда отца не было дома, она часто опускала ладонь на живот, гладила его и благодарила. Тихо-тихо так с ним разговаривала, мне аж жутко делалось иногда. Говорила, что он теперь всегда ее защищать будет и помогать. Хотя еще и неизвестно было, кто там.
«Нас с тобой никто не победит», – с улыбкой говорила она позже и трясла погремушкой перед его лицом. Так обычно и происходило. В каких-то житейских и бытовых мелочах, почти незаметно.
В очереди в поликлинике они никогда не проводили больше десяти минут. Даже если половина пришедших на прием состояла из таких же грудных младенцев, маму с Костиком пропускали вперед. Он начинал истошно орать, как по команде, и сразу же замолкал в кабинете. Ничем другим помочь в том возрасте он не мог.
Наверное, таких случаев было больше. Но я не слишком много времени проводила с братом, да и не особо им интересовалась, так что четко помню лишь несколько.
Компания шпаны с пивом и громкой музыкой под окнами разошлась, стоило только маме с годовалым Костиком на руках выглянуть в окно и пригрозить милицией. Костик в эту ночь так и не заснул, только тихо и жалобно хныкал в кроватке. В следующий раз парни загоготали в ответ и обложили маму трехэтажным матом. «Чтоб вы там поубивали друг друга», – сказала она и захлопнула окно так, что стекла задрожали. Вскоре внизу вспыхнул скандал с дракой и, как говорили бабки у подъезда, с поножовщиной. Когда все стихло, у Костика случился первый приступ. Он бился в судорогах, закатив глаза и пуская слюни по подбородку. Папа порывался вызвать «скорую», мне было страшно. Мама приняла все это с почти равнодушным спокойствием: просто прижимала его к себе, пока он не успокоился.
В два года он играл в песочнице. Мама сидела возле него на низком деревянном бортике, она всегда была рядом, а я качалась на качелях. Мальчишка чуть постарше брата развлекался тем, что подцеплял совком песок и кидал его в окружающих. Костику попало раза три, но он отряхивался и возвращался к своим игрушкам. Потом мальчишка бросил горсть песка в мою маму. Она отшатнулась от неожиданности и негромко сказала что-то. Я уверена, что резкое и обвинительное. Она всегда был быстра на словесную расправу. Мальчишка словам не внял, отошел подальше и снова набрал полный совок песка. Подождал немного и неожиданно с размаху швырнул прямо себе в лицо. И тут же заорал. Народ засуетился, а мама подхватила Костика и убежала домой. Даже про меня забыла. Позже от подружек во дворе я узнал, что тот мальчишка чуть не лишился глаза. В песке оказался осколок бутылки.
Когда Костику исполнилось три, снова встал вопрос о разводе. Тогда я даже хотела, чтобы это случилось. Собиралась остаться с папой. Мне уже можно было выбирать, а он бы согласился, я уверена. Но он оказался слишком ответственным и, наверное, слишком слабым и снова остался. И снова из-за Костика.
В детский сад Костик не ходил. Мама с самого начала утверждала, что его там будут обижать, что он станет постоянно болеть. Несколько попыток закончились истериками и пугающими припадками уже на подходе к группе, да такими, что настаивающий на садике папа сдался.
Самое интересное, что Костик не был болезненным ребенком. Хилым – да. Тощим и вечно бледным, с проступающими сквозь тонкую кожу синими венами на висках и светлыми мутными глазами с красными прожилками в уголках. Но я не помню, чтобы у него был хотя бы насморк. Даже когда вся семья однажды слегла с гриппом, он не заразился. Оставались только его приступы, нечастые и, как казалось тогда, совсем бессистемные. Врачи разводили руками, ничего не находили и говорили, что это возрастное.
Мамина подруга тетя Люба заходила к нам регулярно. Я ее не любила за постоянно стремление давать советы, а мама находила с ней общий язык. Хотя иногда за глаза и отзывалась не слишком лестно.
В тот день они сидели на кухне и пили чай. Костик был тут же: лежал на полу и рисовал, не обращая ни на что внимания. Тете Любе не понравилась его мазня из разноцветных линий, и она неосмотрительно сообщила маме, что в пять лет это ненормально и что нужно развивать ребенка.
В чем-то она была права. Но я-то знала, что с братом невозможно заниматься. Ему ничего не было интересно, кроме того, что сидело на данный момент в его голове. Он даже мультики не смотрел, как большинство детей. Зато мог часами пялиться на одну и ту же картинку из книги, рисовать одну линию поверх другой до тех пор, пока не порвется бумага, лепить одинаковые шарики из пластилина. Наверное, он и правда был ненормальным, хотя мама этого не признавала. Только не знаю кем. Моя подруга как-то назвала его «дауном». После этого мне запретили приводить ее домой. Но синдром Дауна – это другое, я читала. А тут непонятно.
Спустить подобные слова тете Любе мама не смогла. Они ругались долго и очень громко. «Да подавись ты своими извинениями», – крикнула мама уже в коридоре. Тетя Люба хотела что-то ответить, обернулась в возмущении и испуганно замерла. Она вцепилась рукой в горло, пыталась вдохнуть, широко открывая рот и хватая воздух, словно он был твердым и она хотел откусить от него. Но ничего не получалось. Она хрипела, согнувшись, лицо у нее покраснело, а губы стали синими. Потом она вдруг вдохнула со свистом и кашлем так, что во все стороны полетела слюна, и выскочила из квартиры. Когда я немного отошла от произошедшего, мама сидела на полу рядом с Костиком, обнимала его и укачивала. Он висел в ее руках тряпичной куклой, и ноги у него мелко подергивались.
Наверное, тогда я впервые сложила два и два. Но такому ведь невозможно поверить. Вот и я не верила, хотя выбросить из головы уже не могла. И замечать стала больше.
Вспомнились похороны бабушки год назад. Тогда мама была сама не своя. Даже мне было странно, что она восприняла это так остро: они всегда плохо ладили и недолюбливали друг друга. Бабушка умерла у нас в гостях, сердечный приступ случился во время разговора с мамой, и приехавшая «скорая» ничего не смогла сделать. На кладбище мама так крепко прижимала к себе Костика, что, казалось, раздавит. Вечером, укладывая спать, она гладила его по голове и тихо шептала: «Ты просто еще маленький… маленький».
Сейчас я думаю, что мама поняла все уже тогда, но сама боялась открывшейся правды. А потом, постепенно, и как-то совсем незаметно для себя вошла во вкус.
Сосед, который постоянно курил этажом выше, кидал окурки вниз и несколько раз чуть не спалил наш балкон, однажды поскользнулся на обледеневших ступеньках крыльца и сломал позвоночник. Теперь инвалидная коляска не влезает в балконную дверь.
Бабулька с первой квартиры, которая регулярно делала всем замечания насчет слишком громких хлопков входной двери, в один день лишилась слуха. Она сидела скамейке возле подъезда, пожаловалась на головную боль, и у нее пошла кровь из ушей. Я сама эти пятна видела, – дорожкой по асфальту и лестнице. «Чтобы ты оглохла, карга старая», – всегда бурчала сквозь зубы мама.
Двое мальчишек, поджигавших почтовые ящики, были пойманы с поличным и переданы родителям. Но спустя несколько дней после встречи с мамой и Костиком они разожгли костер на пустыре и шагнули в огонь. Одного из них спасти не удалось: у него под курткой бензин оказался или что-то такое.
Костика после этого положили в больницу на обследование: очень уж долгим был приступ. Казалось бы, это должно было образумить маму. У меня не было сомнений, что она любит его и заботится о нем. Но у нее, наоборот, окончательно сорвало крышу. Папа к тому времени от нас ушел. Просто ушел, собрав вещи, когда дома никого не было, оставил ключи на столе и захлопнул дверь. Он всегда был слабаком и трусом, как ни больно это признавать. Я иногда хотела сделать так же, но боялась, потому что не знала, что с ним случилось дальше. Позволил ли Костик ему жить? Ведь, судя по тем проклятьям, что посылала мама отцу на голову, он давно должен умереть.
К тому же мне было не сорок лет, а всего пятнадцать. Что я могла сделать? Нельзя же взять и объявить: «Моя мама сошла с ума и убивает людей с помощью моего семилетнего брата». Сумасшедшей посчитали бы меня, но это правда.
Мама почти перестала скрываться, не обращала внимания на меня и громко шептала Костику: «Захлебнулась бы она», «Еще одного ребенка им не хватает, и первый всем спать не дает», «Сжечь всю их контору». И все чаще: «Если сдохнет – всем станет легче». Она делала мир лучше, чище и правильней. Без злобы и грязи. Так она говорила вслух сама себе, пока держала бьющегося в конвульсиях Костика. Иногда изо рта и носа у него шла кровавая пена. Мама не обращала на это внимания и успокаивала его вечным: «Ты сможешь. Ты самый сильный. Мы победим всех».
Я редко знала, о ком она говорила, лишь иногда угадывала уже потом. Например, когда Ольгу из соседней квартиры увезли на «скорой» с выкидышем. Да и не хотела знать, если честно.
Сегодня Костик не смог ничего сделать, сколько мама ни просила, ни кричала и ни угрожала. Может быть, он просто вымотался. Или сломался. Он сидел, забившись в угол, и плакал. Глаза у него налились кровью, а кожа стала совсем прозрачной, и голубые линии вен выступали по всему лицу, по шее и тонким, как щепки, рукам.
Мне было очень страшно, но выйти из квартиры можно было, только столкнувшись со впавшей в ярость мамой, поэтому я заперлась в комнате. В последнее время я так часто делала. Но даже через дверь было слышно, как она орала на Костика, обвиняя его в неблагодарности. Раньше она мне такое говорила, про напрасно вложенные в меня силы, когда я приносила двойки из школы. А ему – за то, что он не может кого-то убить.
«Если тебе наплевать на мои просьбы, – кричала она, – на свою мать наплевать, то может, и мне лучше сдохнуть?»
Это были ее последние слова.
В квартире теперь тихо. Уже полчаса, как тихо. И Костика не слышно. Впрочем, его никогда не слышно.
Я сижу, смотрю на дверь и думаю, что когда-нибудь все равно придется выйти.
Тема спецквеста раскрыта тут очень и очень условно. Потому что опять я полез на амбразуры в последний момент.
Название: Костик
Автор: THEsud
Бета: Санди Зырянова
Размер: мини, 1710 слов
Пейринг/Персонажи: оригинальные
Категория: джен
Жанр: хоррор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: так ли хорошо получить того, кто готов убить любого по одному твоему слову
Тема спецквеста: Вундервафля
Примечание: для fandom Creepy 2014 на ФБ-2014
Костик был маминым оружием еще до рождения. Он и зачат был именно с этой целью. По крайней мере, я так думаю, хотя мама говорила, что это случайность и дар небес.Мне тогда было семь. Я лежала в кровати и пыталась заснуть, а родители ругались в соседней комнате. Они часто так делали, но в тот раз папа впервые заговорил о разводе. А мама сказала ему о Костике. Так я и узнала. Почти на месяц раньше сюсюкающего «Кого ты больше хочешь? Братика или сестричку?»
В то время я больше всего хотела, чтобы папа никуда не уходил. Он и не ушел. Сейчас я понимаю, что зря, но тогда была счастлива. Мама, наверное, тоже. Когда отца не было дома, она часто опускала ладонь на живот, гладила его и благодарила. Тихо-тихо так с ним разговаривала, мне аж жутко делалось иногда. Говорила, что он теперь всегда ее защищать будет и помогать. Хотя еще и неизвестно было, кто там.
«Нас с тобой никто не победит», – с улыбкой говорила она позже и трясла погремушкой перед его лицом. Так обычно и происходило. В каких-то житейских и бытовых мелочах, почти незаметно.
В очереди в поликлинике они никогда не проводили больше десяти минут. Даже если половина пришедших на прием состояла из таких же грудных младенцев, маму с Костиком пропускали вперед. Он начинал истошно орать, как по команде, и сразу же замолкал в кабинете. Ничем другим помочь в том возрасте он не мог.
Наверное, таких случаев было больше. Но я не слишком много времени проводила с братом, да и не особо им интересовалась, так что четко помню лишь несколько.
Компания шпаны с пивом и громкой музыкой под окнами разошлась, стоило только маме с годовалым Костиком на руках выглянуть в окно и пригрозить милицией. Костик в эту ночь так и не заснул, только тихо и жалобно хныкал в кроватке. В следующий раз парни загоготали в ответ и обложили маму трехэтажным матом. «Чтоб вы там поубивали друг друга», – сказала она и захлопнула окно так, что стекла задрожали. Вскоре внизу вспыхнул скандал с дракой и, как говорили бабки у подъезда, с поножовщиной. Когда все стихло, у Костика случился первый приступ. Он бился в судорогах, закатив глаза и пуская слюни по подбородку. Папа порывался вызвать «скорую», мне было страшно. Мама приняла все это с почти равнодушным спокойствием: просто прижимала его к себе, пока он не успокоился.
В два года он играл в песочнице. Мама сидела возле него на низком деревянном бортике, она всегда была рядом, а я качалась на качелях. Мальчишка чуть постарше брата развлекался тем, что подцеплял совком песок и кидал его в окружающих. Костику попало раза три, но он отряхивался и возвращался к своим игрушкам. Потом мальчишка бросил горсть песка в мою маму. Она отшатнулась от неожиданности и негромко сказала что-то. Я уверена, что резкое и обвинительное. Она всегда был быстра на словесную расправу. Мальчишка словам не внял, отошел подальше и снова набрал полный совок песка. Подождал немного и неожиданно с размаху швырнул прямо себе в лицо. И тут же заорал. Народ засуетился, а мама подхватила Костика и убежала домой. Даже про меня забыла. Позже от подружек во дворе я узнал, что тот мальчишка чуть не лишился глаза. В песке оказался осколок бутылки.
Когда Костику исполнилось три, снова встал вопрос о разводе. Тогда я даже хотела, чтобы это случилось. Собиралась остаться с папой. Мне уже можно было выбирать, а он бы согласился, я уверена. Но он оказался слишком ответственным и, наверное, слишком слабым и снова остался. И снова из-за Костика.
В детский сад Костик не ходил. Мама с самого начала утверждала, что его там будут обижать, что он станет постоянно болеть. Несколько попыток закончились истериками и пугающими припадками уже на подходе к группе, да такими, что настаивающий на садике папа сдался.
Самое интересное, что Костик не был болезненным ребенком. Хилым – да. Тощим и вечно бледным, с проступающими сквозь тонкую кожу синими венами на висках и светлыми мутными глазами с красными прожилками в уголках. Но я не помню, чтобы у него был хотя бы насморк. Даже когда вся семья однажды слегла с гриппом, он не заразился. Оставались только его приступы, нечастые и, как казалось тогда, совсем бессистемные. Врачи разводили руками, ничего не находили и говорили, что это возрастное.
Мамина подруга тетя Люба заходила к нам регулярно. Я ее не любила за постоянно стремление давать советы, а мама находила с ней общий язык. Хотя иногда за глаза и отзывалась не слишком лестно.
В тот день они сидели на кухне и пили чай. Костик был тут же: лежал на полу и рисовал, не обращая ни на что внимания. Тете Любе не понравилась его мазня из разноцветных линий, и она неосмотрительно сообщила маме, что в пять лет это ненормально и что нужно развивать ребенка.
В чем-то она была права. Но я-то знала, что с братом невозможно заниматься. Ему ничего не было интересно, кроме того, что сидело на данный момент в его голове. Он даже мультики не смотрел, как большинство детей. Зато мог часами пялиться на одну и ту же картинку из книги, рисовать одну линию поверх другой до тех пор, пока не порвется бумага, лепить одинаковые шарики из пластилина. Наверное, он и правда был ненормальным, хотя мама этого не признавала. Только не знаю кем. Моя подруга как-то назвала его «дауном». После этого мне запретили приводить ее домой. Но синдром Дауна – это другое, я читала. А тут непонятно.
Спустить подобные слова тете Любе мама не смогла. Они ругались долго и очень громко. «Да подавись ты своими извинениями», – крикнула мама уже в коридоре. Тетя Люба хотела что-то ответить, обернулась в возмущении и испуганно замерла. Она вцепилась рукой в горло, пыталась вдохнуть, широко открывая рот и хватая воздух, словно он был твердым и она хотел откусить от него. Но ничего не получалось. Она хрипела, согнувшись, лицо у нее покраснело, а губы стали синими. Потом она вдруг вдохнула со свистом и кашлем так, что во все стороны полетела слюна, и выскочила из квартиры. Когда я немного отошла от произошедшего, мама сидела на полу рядом с Костиком, обнимала его и укачивала. Он висел в ее руках тряпичной куклой, и ноги у него мелко подергивались.
Наверное, тогда я впервые сложила два и два. Но такому ведь невозможно поверить. Вот и я не верила, хотя выбросить из головы уже не могла. И замечать стала больше.
Вспомнились похороны бабушки год назад. Тогда мама была сама не своя. Даже мне было странно, что она восприняла это так остро: они всегда плохо ладили и недолюбливали друг друга. Бабушка умерла у нас в гостях, сердечный приступ случился во время разговора с мамой, и приехавшая «скорая» ничего не смогла сделать. На кладбище мама так крепко прижимала к себе Костика, что, казалось, раздавит. Вечером, укладывая спать, она гладила его по голове и тихо шептала: «Ты просто еще маленький… маленький».
Сейчас я думаю, что мама поняла все уже тогда, но сама боялась открывшейся правды. А потом, постепенно, и как-то совсем незаметно для себя вошла во вкус.
Сосед, который постоянно курил этажом выше, кидал окурки вниз и несколько раз чуть не спалил наш балкон, однажды поскользнулся на обледеневших ступеньках крыльца и сломал позвоночник. Теперь инвалидная коляска не влезает в балконную дверь.
Бабулька с первой квартиры, которая регулярно делала всем замечания насчет слишком громких хлопков входной двери, в один день лишилась слуха. Она сидела скамейке возле подъезда, пожаловалась на головную боль, и у нее пошла кровь из ушей. Я сама эти пятна видела, – дорожкой по асфальту и лестнице. «Чтобы ты оглохла, карга старая», – всегда бурчала сквозь зубы мама.
Двое мальчишек, поджигавших почтовые ящики, были пойманы с поличным и переданы родителям. Но спустя несколько дней после встречи с мамой и Костиком они разожгли костер на пустыре и шагнули в огонь. Одного из них спасти не удалось: у него под курткой бензин оказался или что-то такое.
Костика после этого положили в больницу на обследование: очень уж долгим был приступ. Казалось бы, это должно было образумить маму. У меня не было сомнений, что она любит его и заботится о нем. Но у нее, наоборот, окончательно сорвало крышу. Папа к тому времени от нас ушел. Просто ушел, собрав вещи, когда дома никого не было, оставил ключи на столе и захлопнул дверь. Он всегда был слабаком и трусом, как ни больно это признавать. Я иногда хотела сделать так же, но боялась, потому что не знала, что с ним случилось дальше. Позволил ли Костик ему жить? Ведь, судя по тем проклятьям, что посылала мама отцу на голову, он давно должен умереть.
К тому же мне было не сорок лет, а всего пятнадцать. Что я могла сделать? Нельзя же взять и объявить: «Моя мама сошла с ума и убивает людей с помощью моего семилетнего брата». Сумасшедшей посчитали бы меня, но это правда.
Мама почти перестала скрываться, не обращала внимания на меня и громко шептала Костику: «Захлебнулась бы она», «Еще одного ребенка им не хватает, и первый всем спать не дает», «Сжечь всю их контору». И все чаще: «Если сдохнет – всем станет легче». Она делала мир лучше, чище и правильней. Без злобы и грязи. Так она говорила вслух сама себе, пока держала бьющегося в конвульсиях Костика. Иногда изо рта и носа у него шла кровавая пена. Мама не обращала на это внимания и успокаивала его вечным: «Ты сможешь. Ты самый сильный. Мы победим всех».
Я редко знала, о ком она говорила, лишь иногда угадывала уже потом. Например, когда Ольгу из соседней квартиры увезли на «скорой» с выкидышем. Да и не хотела знать, если честно.
Сегодня Костик не смог ничего сделать, сколько мама ни просила, ни кричала и ни угрожала. Может быть, он просто вымотался. Или сломался. Он сидел, забившись в угол, и плакал. Глаза у него налились кровью, а кожа стала совсем прозрачной, и голубые линии вен выступали по всему лицу, по шее и тонким, как щепки, рукам.
Мне было очень страшно, но выйти из квартиры можно было, только столкнувшись со впавшей в ярость мамой, поэтому я заперлась в комнате. В последнее время я так часто делала. Но даже через дверь было слышно, как она орала на Костика, обвиняя его в неблагодарности. Раньше она мне такое говорила, про напрасно вложенные в меня силы, когда я приносила двойки из школы. А ему – за то, что он не может кого-то убить.
«Если тебе наплевать на мои просьбы, – кричала она, – на свою мать наплевать, то может, и мне лучше сдохнуть?»
Это были ее последние слова.
В квартире теперь тихо. Уже полчаса, как тихо. И Костика не слышно. Впрочем, его никогда не слышно.
Я сижу, смотрю на дверь и думаю, что когда-нибудь все равно придется выйти.
@музыка: Хачатурян "Танец с саблями"
30.11.2014 в 17:47
Ужасно люблю, как ты пишешь крипоту про детей! Это просто настолько верибельно и аж мурашками продирает. Дети пугают меня)))
30.11.2014 в 19:22
09.12.2014 в 17:57
Вот воистину) Особенно маленькие дети)